Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас
привели к
барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи,
барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то, мол,
барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
— Да как же в самом деле: три дни от тебя ни слуху ни духу! Конюх от Петуха
привел твоего жеребца. «Поехал, говорит, с каким-то
барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает чего
не передумал в эти дни!
Я так думаю, что это она вас заочно благословляла; да, видно,
не привел ее
господь (перед последним концом) взглянуть на своих деточек.
«И лжемыслие, яко бы возлюбив человека
господь бог возлюбил также и рождение и плоть его,
господь наш есть дух и
не вмещает любви к плоти, а отметает плоть. Какие можем
привести доказательства сего? Первое: плоть наша грязна и пакостна, подвержена болезням, смерти и тлению…»
— Приду; как
не прийти взглянуть на Андрея Ильича? Чай, великонек стал! Господи! Радости какой
привел дождаться
Господь! Приду, батюшка, дай Бог вам доброго здоровья и несчетные годы… — ворчал Захар вслед уезжавшей коляске.
Не дай Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить
барину и вздумает все убрать, вычистить, установить, живо, разом
привести в порядок! Бедам и убыткам
не бывает конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись в дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать из комнаты, или он сам уходил с бранью и с проклятиями.
—
Привел Господь дожить до этакой радости меня, пса окаянного… — завопил он,
не то плача,
не то смеясь.
Опускаю подробности и
не привожу всю нить разговора, чтоб
не утомлять. Смысл в том, что он сделал мне предложение «познакомить его с
господином Дергачевым, так как вы там бываете!»
То же, что труд его в суде, состоящий в том, чтобы
приводить людей к присяге над Евангелием, в котором прямо запрещена присяга, был труд нехороший, никогда
не приходило ему в голову, и он
не только
не тяготился этим, но любил это привычное занятие, часто при этом знакомясь с хорошими
господами.
Наконец дело дошло до той точки в рассказе, когда он вдруг узнал, что Грушенька его обманула и ушла от Самсонова тотчас же, как он
привел ее, тогда как сама сказала, что просидит у старика до полуночи: «Если я тогда
не убил,
господа, эту Феню, то потому только, что мне было некогда», — вырвалось вдруг у него в этом месте рассказа.
Когда священник начал мне давать уроки, он был удивлен
не только общим знанием Евангелия, но тем, что я
приводил тексты буквально. «Но
господь бог, — говорил он, — раскрыв ум,
не раскрыл еще сердца». И мой теолог, пожимая плечами, удивлялся моей «двойственности», однако же был доволен мною, думая, что у Терновского сумею держать ответ.
— Сказывали мне, что за границей машина такая выдумана, — завидовала нередко матушка, — она и на стол накрывает, и кушанье подает, а
господа сядут за стол и кушают! Вот кабы в Москву такую машину
привезли, кажется, ничего бы
не пожалела, а уж купила бы. И сейчас бы всех этих олухов с глаз долой.
Но машину
не привозили, а доморощенный олух мозолил да мозолил глаза властной барыни. И каждый день прикоплял новые слои сала на буфетном столе, каждый день плевал в толченый кирпич, служивший для чищения ножей, и дышал в чашки, из которых «
господа» пили чай…
— Ох, боговы работнички, нехорошо! — шамкал он. —
Привел господь с ручкой идти под чужими окнами… Вот до чего лакомство-то доводит! Видно, который и богат мужик, да без хлеба —
не крестьянин. Так-то, миленькие!.. Ох, нужда-то выучит, как калачи едят!
— Вот что, Ленька, голуба́ душа, ты закажи себе это: в дела взрослых
не путайся! Взрослые — люди порченые; они богом испытаны, а ты еще нет, и — живи детским разумом. Жди, когда
господь твоего сердца коснется, дело твое тебе укажет, на тропу твою
приведет, — понял? А кто в чем виноват — это дело
не твое.
Господу судить и наказывать. Ему, а —
не нам!
Но если вам угодно,
господин Бурдовский, назначить хоть завтра же утром у меня свидание и
привести ваших свидетелей (в каком угодно числе) и экспертов для сличения почерка, то для меня нет никакого сомнения, что вам нельзя будет
не убедиться в очевидной истине сообщенного мною факта.
— Уж этот уцелеет… Повесить его мало… Теперь у него с Ермошкой-кабатчиком такая дружба завелась — водой
не разольешь. Рука руку моет… А что на Фотьянке делается: совсем сбесился народ. С Балчуговского все на Фотьянку кинулись… Смута такая пошла, что
не слушай, теплая хороминка. И этот Кишкин тут впутался, и Ястребов наезжал раза три… Живым мясом хотят разорвать Кедровскую-то дачу. Гляжу я на них и дивлюсь про себя: вот до чего
привел Господь дожить.
Не глядели бы глаза.
— Он мало что актер скверный, — сказал Абреев, — но как и человек, должно быть, наглый. На днях явился ко мне,
привез мне кучу билетов на свой бенефис и требует, чтобы я раздавал их. Я отвечал ему, что
не имею на это ни времени, ни желания. Тогда он, пользуясь слабостью Кергеля к mademoiselle Соколовой, навалил на него эти билеты, — ужасный
господин.
Барин молод,
не надеется на себя, а другие-то его обманывают, вот он и
привез с собой генерала, чтобы все, значит, сделать на совесть, по-божескому, чтобы мужичков
не изводить напрасно, и т. д.
— Что ж, пришла! известно, пришла, как приходят: родитель
привез, своею охотой
привез… да ты что больно вступаешься? тут, чай,
господин чиновник разговаривает, а
не ты с суконным своим с рылом.
Кругом тихо. Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы
не забыть: давеча в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо отдать, а то лавочник, пожалуй, в другой раз и
не поверит — такая собака! Фунтами хлеб вешают, словно в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапог — и спать. В Грачах, чай, давно спят:
не по-здешнему! Когда-то
господь бог
приведет увидеть…»
Петр Степанович быстро обернулся. На пороге, из темноты, выступила новая фигура — Федька, в полушубке, но без шапки, как дома. Он стоял и посмеивался, скаля свои ровные белые зубы. Черные с желтым отливом глаза его осторожно шмыгали по комнате, наблюдая
господ. Он чего-то
не понимал; его, очевидно, сейчас
привел Кириллов, и к нему-то обращался его вопросительный взгляд; стоял он на пороге, но переходить в комнату
не хотел.
Аггей Никитич, возвратясь из Синькова, конечно,
не спал и, прохаживаясь длинными шагами по своей зальце, поджидал, какого рода ответ
привезет ему поручик. Тот,
не заезжая даже домой, явился к нему часу во втором ночи. Узнав из записки, как взглянул
господин камер-юнкер на вызов, Аггей Никитич пришел в несказанную ярость.
А он, Прудентов,
не раз-де указывал
господину начальнику на таковые и даже предлагал-де ввести в «Устав» особливый параграф такого-де содержания: «Всякий, желающий иметь разговор или собеседование у себя на дому или в ином месте, обязывается накануне дать о сем знать в квартал, с приложением программы вопросов и ответов, и, по получении на сие разрешения, вызвав необходимое для разговора лицо,
привести намерение свое в исполнение».
Изо всех слуг Малютиных самый удалый и расторопный был стремянный его Матвей Хомяк. Он никогда
не уклонялся от опасности, любил буйство и наездничество и уступал в зверстве лишь своему
господину. Нужно ли было поджечь деревню или подкинуть грамоту, по которой после казнили боярина, требовалось ли увести жену чью-нибудь, всегда посылали Хомяка. И Хомяк поджигал деревни, подкидывал грамоты и вместо одной жены
привозил их несколько.
— Боярин Дружина! — сказал торжественно Иоанн, вставая с своего места, — ты божьим судом очистился предо мною.
Господь бог, чрез одоление врага твоего, показал твою правду, и я
не оставлю тебя моею милостью.
Не уезжай из Слободы до моего приказа. Но это, — продолжал мрачно Иоанн, — только половина дела. Еще самый суд впереди.
Привести сюда Вяземского!
Досаждал ли кто Михайлу Максимовичу непокорным словом или поступком, например даже хотя тем, что
не приехал в назначенное время на его пьяные пиры, — сейчас, по знаку своего
барина, скакали они к провинившемуся, хватали его тайно или явно, где бы он ни попался,
привозили к Михайлу Максимовичу, позорили, сажали в подвал в кандалы или секли по его приказанию.
— А как же? — удивился и обиделся солдат. — Вместях все едем… Одна компания. Значит, у их благородия супруга на манер милосердной сестры, и вот они в том же роде… Уж я потрафлю,
не беспокойтесь, только бы
привел господь сокрушить хучь в одном роде это самое турецкое челмо… а-ах, боже мой!..
— Ах, ваше благородие, мне бы хучь одного турку прикончить… Неужто господь-батюшка
не приведет?.. Уж я бы… ах ты, братец ты мой…
— А я вот что тебе скажу, милушка… Жили мы, благодарение
Господу, в достатке, все у нас есть, люди нас
не обегают: чего еще нам нужно? Вот ты еще только успел
привезти эту жилку в дом, как сейчас и начал вздорить… Разве это порядок? Мать я тебе или нет? Какие ты слова с матерью начал разговаривать? А все это от твоей жилки… Погляди-ко, ты остребенился на сватьев-то… Я своим умом так разумею, что твой Маркушка колдун, и больше ничего. Осиновым колом его надо отмаливать, а
не сорокоустом…
— Он, изволишь видеть, — отвечал служитель, — приехал месяца четыре назад из Москвы; да
не поладил, что ль, с панам Тишкевичем, который на ту пору был в наших местах с своим региментом; только говорят, будто б ему сказано, что если он назад вернется в Москву, то его тотчас повесят; вот он и приютился к
господину нашему, Степану Кондратьичу Опалеву. Вишь, рожа-то у него какая дурацкая!.. Пошел к боярину в шуты, да такой задорный, что
не приведи господи!
— А вот что, родимый. Сосед наш, убогий помещик, один сын у матери. Ономнясь боярин зазвал его к себе пображничать: что ж, батюшка?.. для своей потехи зашил его в медвежью шкуру, да и ну травить собакою! И, слышь ты, они, и
барин и собака, так остервенились, что насилу водой разлили.
Привезли его, сердечного, еле жива, а бедная-то барыня уж вопила, вопила!.. Легко ль! неделю головы
не приподымал!
— Ничего из этого
не будет, только обременю вас, — сказал он, — надо самому хлопотать как-нибудь. Пока глаза мои видят, пока терпит
господь грехам — сил
не отымает, буду трудиться. Старее меня есть на свете, и те трудятся, достают себе хлебец. Должон и я сам собою пробавляться… Может статься,
приведет господь, люди добрые
не оставят, вам еще пригожусь на что-нибудь… Полно, дочка, сокрушаться обо мне, старике: самую что ни на есть мелкую пташку
не оставляет
господь без призрения — и меня
не оставит!..
С наступлением ночи Глебу было уж
не до приемыша: он радовался, что
привел господь дотащиться до саней, служивших ему ложем, или до печки.
Вестимо, на первых-то порах только расстаться жаль словно; ну, да авось
господь приведет увидаться:
не в ссылку идет…
Тут была и оборванная, растрепанная и окровавленная крестьянская женщина, которая с плачем жаловалась на свекора, будто бы хотевшего убить ее; тут были два брата, уж второй год делившие между собой свое крестьянское хозяйство и с отчаянной злобой смотревшие друг на друга; тут был и небритый седой дворовый, с дрожащими от пьянства руками, которого сын его, садовник,
привел к
барину, жалуясь на его беспутное поведение; тут был мужик, выгнавший свою бабу из дома за то, что она целую весну
не работала; тут была и эта больная баба, его жена, которая, всхлипывая и ничего
не говоря, сидела на траве у крыльца и выказывала свою воспаленную, небрежно-обвязанную каким-то грязным тряпьем, распухшую ногу…
Вася. Еще
барин с ним. Он его из Москвы
привез, за сурьезность к себе взял и везде возит с собой для важности.
Барин этот ничего
не делает и все больше молчит, только пьет шампанское. И большое ему жалованье положено за вид только за один, что уж очень необыкновенные усы. Вот тоже этому
барину житье, умирать
не надо.
— Не-е… просто стрюк шатаный [Загулявший
барин.]… Да вот узнаем… Па-алковница, что, кредитного [Кредитный — возлюбленный.], что ли,
привела?
Мамаев. «Человеку Мамаева, за то, что
привез ко мне своего
барина обманом, пользуясь его слабостью к отдающимся внаймы квартирам — этому благодетелю моему три рубля. Чувствую, что мало». Тут дальше разговор со мной, совсем
не интересный. «Первый визит Крутицкому. Муза! Воспоем доблестного мужа и его прожекты. Нельзя довольно налюбоваться тобой, маститый старец! Поведай нам, поведай миру, как ты ухитрился, дожив до шестидесятилетнего возраста, сохранить во всей неприкосновенности ум шестилетнего ребенка?»
— Да, он и есть! Гляжу, слуга его чуть
не плачет,
барин без памяти, а он сам
не знает, куда ехать. Я обрадовался, что
господь привел меня хоть чем-нибудь возблагодарить моего благодетеля. Велел ямщику ехать ко мне и отвел больному лучшую комнату в моем доме. Наш частной лекарь прописал лекарство, и ему теперь как будто бы полегче; а все еще в память
не приходит.
—
Барин, — воскликнул вдруг Федосей… — посмотри-ка… кажись, наши гумна виднеются… так… так… Остановись-ка,
барин… послушай, мне пришло на мысль вот что: ты мне скажи только, где найти Ольгу — я пойду и
приведу ее… а ты подожди меня здесь у забора с лошадьми… — сделай милость,
барин…
не кидайся ты в петлю добровольно — береженого бог бережет… а ведь ей нечего бояться, она
не дворянка…
—
Не знаю, сударыня-матушка, вчерась я
барину привез с почты,
не знаю.
Марфа с своей стороны тоже очень рассердилась и возразила госпоже, что она
не мерзавка, что ее никогда так
не называла — царство небесное! — старая барыня и что отчего-де Юлия Владимировна
не спрашивает ничего с своего приданного человека, который будто бы уже скоро очумеет от сна, а требует только с людей
барина, и что лучше бы-де
привести с собою молодых горничных, да и распоряжаться ими.
— Если вы изволите приказывать, я
не смею ослушаться, — оне изволят быть теперь у Бахтиарова. Я своими глазами видела — наши пролетки у его крыльца. Я кучеру-то говорю: «Злодей! Что ты делаешь? Куда барыню-то
привез?» «
Не твое, говорит, дело, старая чертовка»; даже еще выругал, разбойник. Нет, думаю я, злодеи этакие,
не дам я
господина своего срамить, тотчас же доложу, как приедет домой!
Приводя себе на память все случившееся со мною в жизни, невольно рождается во мне —
не знаю какое, философическое или пиитическое рассуждение, — пусть
господа ученые разберут: сравнить теперешних молодых людей с нами, прошедшего века панычами.
Такая горничная, сидя за работой в задней комнате порядочного дома, подобна крокодилу на дне светлого американского колодца… такая горничная, как сальное пятно, проглядывающее сквозь свежие узоры перекрашенного платья —
приводит ум в печальное сомнение насчет домашнего образа жизни
господ… о, любезные друзья,
не дай бог вам влюбиться в девушку, у которой такая горничная, если вы разделяете мои мнения, — то очарование ваше погибло навеки.
Барин этот, отлучавшийся летом из Петербурга
не иначе как куда-нибудь на воды, за границу, конечно, и на этот раз предпочел бы чужие края скучной своей деревне, если б управляющий, собравшись наконец с духом,
не решился доложить ему о плохом состоянии финансов и вообще о постепенном уменьшении доходов с имений. Известие это, как следует,
привело барина в глубокое огорчение.
«Ну, нет, — сказал он. — Погоди,
барин, этак нельзя. Одежда у тебя
не по этому ветру. На вот, я
привез тебе. Одевайся».
Дядя Никон. Я теперича эту самую, значит, колокольню щекотурил. Теперича, значит, машина сейчас была
не в своем виде, я… трах… упал… сажен сорок вышины было…
барин тут из военных был: «
Приведите, говорит, его, каналью, в чувство!..» Сейчас
привели… Он мне два штофа водки дал, я и выпил.
Все ведь, брат, это брехачи: «
Господа судьи,
господа присяжные, внемлите голосу вашей совести!» А сам в это время думает:
приведет ли мне
господь содрать с моего клиента побольше да повернее; а те тоже — шельма-народец: как ему выиграл процесс, так он, словно из лука стрела, от тебя стрекнет; другого с собаками потом
не отыщешь.